ради меня он готов убить, ради тебя - умереть
так-то мне очень понравилось, два изящных фильма с отличной идеей, "Начало" и "Время", они даже по звучанию похожи. и по смыслу.
и Киллиан Мерфи, черт возьми.
и Киллиан Мерфи, черт возьми.
15.11.2011 в 18:26
Пишет МКБ-10:Название: Имя
Автор: МКБ-10
Бета: высшее филологическое образование
Персонажи и пейринги: Раймонд Леон, остальные
Жанр: кроссовер с Inception Криса Нолана
Рейтинг: PG-13
читать дальшеР значит Раймонд
Иногда Раймонду Леону кажется, что раньше его звали иначе.
Два подхода по восемьдесят отжиманий, на правую и левую руку. Строго выверенная цифра. Пора увеличить нагрузку, но это займет больше времени. Каких-нибудь две-три лишних минуты, но их в распоряжении стража нет. Восемьдесят. Медленно выдыхает, замерев над полом, перекатывается на спину. Два подхода на пресс, растяжка.
Широкоэкранный телевизор за его спиной выплескивает поток бессмысленных новостей: снова дорожает проезд, увеличилась норма выработки, разгромили магазин, вышел новый мюзикл, прямую трансляцию можно увидеть прямо на центральной площади. Он дотягивается до пульта, переключает на черно-белый водевиль по кабельному, и, пока, мерно скручиваясь, тянется локтем к согнутому колену, полноватые певички задирают юбки и с визгом носятся по сцене.
Иногда Раймонд Леон чувствует, что знал больше. Возможно, даже любил искусство. В его мире искусство словно было другим, чуть менее примитивным, чуть более рафинированным, и никто не устанавливал дома шестнадцать телевизоров, чтобы принимать передачи из разных гетто.
Когда-то давно (во сне, в другой жизни?) он видел фильм о безжалостном и неуловимом наемном убийце, он удивлен, почему вспоминает об этом сейчас. Жаль, что такое уже не снимают. Нет, правда. Он с удовольствием посмотрел бы умное кино во время вечерней тренировки.
Но сейчас ему плевать на смысл телепрограммы, у него нет времени на подобные глупости. Он заканчивает с упражнениями, идет в душ, на ходу включая кофеварку. В его мире спят мало, на это нет времени, но страж должен быть бодр, как молодая ищейка, даже если тебе за семьдесят.
И все же. Иногда он позволяет замереть на пару секунд и насладиться видом из окна или зеленоватым отсветом вживленного под кожу таймера. Сейчас зима, дождливая, ветреная, метет легкий снег вперемежку с мусорными пакетами, которые, словно перекати-поле, взлетают над асфальтом. Раннее утро.
Раймонд Леон торопливо пьет кофе, не любит горячий, но это бодрит. У стражей практически нет отпусков, выходных, больничных, можно рассчитывать лишь на увольнительную по ранению или суточный отпуск на похороны родственника. Но родственников у Раймонда Леона нет. И, кажется, никогда не было.
Машина ждет внизу. Он сбегает по лестнице, ловко прыгая через две ступеньки и на ходу застегивая плащ.
Отсутствие времени на раздумья - отличный ход. Иначе Раймонду Леону пришлось бы вспомнить, что и детства у него не было тоже. И что он не знает, каким образом в один прекрасный момент оказался на берегу океана, где еще не было никакого Нью-Гринвича.
Тогда не было.
Творец
Он не помнит человека, который его убил. Помнит камень, заледеневшее насквозь здание, то, как мерзла рука в наполовину закатавшейся перчатке и как в рукав набился снег. Он кого-то тащил, его куда-то тащили, потом шевеление за спиной, выстрел и тишина.
Потом - соленые брызги в лицо. Тепло. Его качало на волнах, как в добрых ладонях, и он не желал открывать глаза. Это было... Это было словно возвращение к началу, в материнскую утробу, к покою и свету.
Рай? - подумал он, просыпаясь. Увидел, как волны бьются в утесы, как нависает над ним исполинское здание с провалами окон, и понял - ад. Его персональный ад, в котором не было ни одной живой души. Когда-то давно он видел сон об опустевшем Лондоне, по которому брел почему-то в одежде врача. Тут было так же.
Мизантропы-архитекторы, жившие здесь прежде, строили пустые великолепные города. Может, они были богами, думал он, были, но ушли? Высотные дома беззвучно рушились в океан, оползень еще долго колебал землю под его ногами. Однажды на песок прямо перед ним выползла мерзкого вида рукастая рыба, и он с отвращением забил ее камнем.
То, что он видел здесь, можно было сравнить лишь с кошмарным сном, и потом он предпочтет задавить эти воспоминания под слоем пыли. Чистое подсознание. Темное, гадкое, первобытное.
Чтобы выжить здесь, нужно было строить. И он придумывал города и дороги, сперва без плана, наобум, а после - с профессионализмом композитора, пишущего симфонию. И с такой же легкостью. Потому что даже у этого мира были свои законы.
Прежние боги строили здания, он же придумывал людей. Люди нравились ему, он населял ими свои города, давал имена, придумывал истории. Время шло, и это пугало его. Я состарюсь здесь, думал он, я умру в одиночестве, и никто меня не найдет.
Так он понял, что не хочет стареть, не хочет превратиться в старика, преисполненного сожалений. И тогда он отменил старость. Для себя - и для других. И время, которое не берег когда-то, сделал валютой своего Эдема.
Его подсознание играло с ним, как профессиональный шулер. Он был умен, образован, несчастен, и в этом полупустом мире он вдруг решил стать счастливым, изменить все, переписать себя набело.
Я был слаб? Я стану сильным, сказал он себе. Был богат? Я пройду все круги своего любовно построенного ада и выберусь к свету своими силами. Я медлил, копался в себе? Я не буду сомневаться, у меня будет цель. И я буду беречь, а не разрушать.
Разрушать, - откликнулось подсознание.
В сердце своего мира (квадрат, вписанный в круг, разумеется) он разместил сейф. Так делают все, он не был первым. И запер в нем свою тайну. Заряд в тысячу килотонн. То, что взорвет к чертям и рукастым рыбам весь этот мирок. Но он был хитер, он был бизнесмен, аналитик, и знал, что хранить рядом заряд и взрыватель опасно.
И детонатор, два проводка, которые следовало соединить, он разделил, раскидал по разным уровням, дал им разные имена и по частичке своей истории.
А потом запустил таймер на собственной руке - и начал жить заново.
Возможно, ее номер действительно из шести цифр
Сильвия Вайз смутно напоминает ему кого-то. Широко расставленные пустые глаза, кукольно-прозрачные, хищные. Изящный носик. Пухлые губы.
- Я рассказывала о себе. Тебе скучно?
В реальности Сильвия даже не обращает на него внимания. Ее телохранители оттирают Леона в сторону, пока у него нет ордера на их арест, для них он - пустое место. Вся правда в том, что ему действительно нечего делать здесь. Поговорить с ее отцом он может в офисе, но возможность полюбоваться Сильвией, пусть и исподволь, - слишком сильный соблазн. И Раймонд, вертя в пальцах ненужный бокал (машинально взял с подноса и теперь не знает, куда поставить), продолжает следить краем глаза за кукольной девочкой в пышном платье.
Тот, кто придумал Сильвию, соединил в ней женское и кошачье, прихотливо смешал, разбавил дьвольской чувственностью и разлил по бокалам. Раймонд уверен, что видел подобную девушку лишь однажды, а еще ему кажется, будто она была блондинкой. Но ему большя нравятся брюнетки, так что Сильвия почти идеальна.
История Сильвии напоминает ему чью-то...
Богатая наследница.
Властный отец.
Нечем дышать от пристальных взглядов в спину, охрана кругом, и даже твой сон охраняют надежно, не сбежать.
А еще - ответственность, потому что только ты сможешь продолжить отцовское дело, и все ждут от тебя именно этого - продуманных решений и преданности однажды выбранной колее. Леон даже сочувствует Сильвии, которая смотрит так, словно вот вот запустит канапе в надоедливую кинозвезду. А тот разливается соловьем о своих успехах и порывается взять ее за руку.
На таких приемах Леон чувствует себя лишним. Он отходит в сторону, воровато оглядываясь, ставит бокал прямо на фортепиано, и, закатав рукав, смотрит на таймер. 52.84.91.
Он чувствует, что кружится голова. Нужно крепко зажмуриться, вот так. И снова все в порядке, времени у него всего-то сутки, откуда эти навязчивые 52 часа?
Странность заключается в том, что он и правда часто видит эту комбинацию на руке. Словно должен вспомнить что-то, о чем так прочно забыл.
Это просто усталость, убеждает себя Леон. Мне нужно кофе и хотя бы пару часов для сна.
Сильвия Вайз улыбается кукольными губами, отпивает из бокала и сбрасывает с талии руку кинозвезды.
Гроза над Нью-Гринвичем
Ориентировка на Уильяма Салаза поступает утром. Приходится сократить время на кофе до тридцати секунд, Леон глотает кипяток, обжигая небо, но это бодрит. В машине он закидывается жвачкой - бросает курить, сигареты отнимают слишком много времени. Стоило бы завязать и с кофе - выглядит он молодо, но за много лет (пятьдесят лет службы в страже, записано в его личном деле, но точную цифру не назовет и он сам) сердце уже порядком поизносилось. Мельком взглянув на себя в зеркало заднего вида, он улыбается краем губ: просто ковбой Клинта Иствуда какой-то. Хотя нет, герои Иствуда не жевали, как одержимые. Выглядит это круто разве что с точки зрения мальчишки, но у Леона отличное настроение. Город хорош как никогда, чистенький, свежевымытый, сияют хромированные детали редких автомобилей, рассветное солнце искрит в окнах офисных центров. Леон любит ранний подъем именно за полупустой город, за тишину, за покой. Ему много лет и действительно хочется покоя.
Ничего, скоро все закончится.
В машину подсаживаются Ягер и Корс, чернокожий тут же достает планшетный компьютер, отслеживая нелегальное время. Иногда раздается приятный, чуть механический голос диспетчера. В управлении Леона вводят в курс дела, настроение у него все еще не портится. Даже наоборот.
Потому что он знает, кто такой Уилл Салаз, и почему его нельзя выпускать из виду.
Уилл уверен, что знал собственного отца. Леон знает - никакого отца не было. Уилл Салаз равно Раймонд Леон минус Сильвия Вайз.
Уилл Салаз - вторая часть детонатора.
Дети играют в песке, строят дома, чтобы потом разрушить одним движением, растоптать и попрыгать сверху. Уилл и Сильвия - дети. Леон сочувствует им, но ему внезапно становится страшно.
Как это? - думает он, глядя на руку. - Разве уже пора? Нет, нет, не хочу. Мне хорошо здесь!
И поэтому он стремиться остановить их, гонится за ними, как гоняются чудовища за детьми в кошмарах. Дети бегут и смеются. И по пути разрушают песочные замки Леона.
С годами он выработал в себе одну привычку - жить не просто одним днем, а несколькими часами. Только так он способен бросить себя на след и заставить идти там, где девять из десяти стражей скажут "Да черт с ним". Это помогает в погоне за человеком из гетто. Леон бежит, Леон прыгает, Леон стреляет.
Над Нью-Гринвичем в эту ночь проходит грозовой фронт, молнии бьют в океан. Сильвия и Уилл не видят этого, спят в обнимку в номере мотеля. Страж времени не может уснуть, колет сердце.
Скоро все закончится.
Старик, преисполненный сожалений
Как бы там ни было, доброта Уилла Салаза - худший из его грехов.
Леон смотрит только перед собой.
"Мертвец идет!" - слышится ему, хотя окружившие его люди молчат. Сначала их было трое, потом из полутемного тупичка вышла целая компания, и вот страж уже окружен толпой молчаливых, чудовищно спокойных людей, которые просто деликатно следуют за ним, как падальщики за умирающим хищником. Леон ранен в руку, кровь сально блестит на черной коже плаща, теплая, вязкая. Он старается, чтобы на землю не упало ни капли, потому что если эти увидят красное, их не остановишь.
У него нет пистолета, но есть время, халявные сорок минут, которые отсчитал ему Уилл. И Леон смотрит только вперед, медленно двигаясь к КПП.
Он идет и думает о сериале, который мельком смотрел утром. Думает, что хочет курить. Думает о Сильвии Вайз. Да, пожалуй, самое оно. Представить себе разнузданный секс с этой куколкой, например, на краю бассейна, - и сразу захочется жить.
Но Леон очень стар. Чужие четыре часа, как перелитая чужеродная кровь, жгут ему руку.
И когда Корс интересуется: "Откуда у вас время?" - ему хочется ударить. Толпа, многоликая, многоглазая, скалится на него. Это самый худший из кошмаров Леона, и еще долго - очень долго - это сон повторится, обрывочный и жуткий.
Но он не может проснуться. Еще не сейчас.
00:00:00
Его время истекает.
Где-то в ледяном зале больницы человек с глазами мальчишки расстегивает ему куртку и хватает дефибриллятор.
Леон бежит. Он может успеть. Ему отчаянно хочется спасти свой песочный замок, свою жизнь, в которой он все сделал правильно. Пожалуй, кроме одного...
- Мне нужно время! - орет Уилл Салаз. - Время. которое я тебе дал!
- Время?
Он растерянно смотрит на таймер, где мелькают цифры. Это игра, на последних секундах ты вскидываешь пистолет, ты выносишь мозги им обоим, Уиллу и Сильвии, нет, не так, Сильвию можно ранить в живот, и с ее руки скачать себе жалкие две минуты, чтобы успеть добежать до машины... Он знает все это, он хочет этого. Время растягивается, занимает тысячелетия, эры, рукастая рыба выползает на песок, отращивает крылья, становится человеком...
Придуманный им Генри Гамильтон падает с моста, запускается взрывное устройство, ты сам этого хотел, Раймонд Леон... Вспомнишь, как тебя зовут на самом деле?
- Я опять все сделал не так, отец?
- Ра... разочарован...
Маленькая тайна, которую спрятал в своем сейфе творец этого мира, вот-вот станет ясна ему. Нет, не "мой мир не реален". Другое.
Разряд. Раймонд Леон вздрагивает как от толчка, широко раскрывает ясно-голубые глаза и падает, нелепо и слишком неловко, потому что уже мертв.
На его руке шесть черных цифр, все они - нули, но это уже не важно.
В другом мире, там, где он жив, где отброшен дефибриллятор, где он знает код сейфа, его называют по имени.
- Иди, Роберт, - говорят ему.
И Роберт Фишер не сомневается больше ни в чем.
URL записиАвтор: МКБ-10
Бета: высшее филологическое образование
Персонажи и пейринги: Раймонд Леон, остальные
Жанр: кроссовер с Inception Криса Нолана
Рейтинг: PG-13
читать дальшеР значит Раймонд
Иногда Раймонду Леону кажется, что раньше его звали иначе.
Два подхода по восемьдесят отжиманий, на правую и левую руку. Строго выверенная цифра. Пора увеличить нагрузку, но это займет больше времени. Каких-нибудь две-три лишних минуты, но их в распоряжении стража нет. Восемьдесят. Медленно выдыхает, замерев над полом, перекатывается на спину. Два подхода на пресс, растяжка.
Широкоэкранный телевизор за его спиной выплескивает поток бессмысленных новостей: снова дорожает проезд, увеличилась норма выработки, разгромили магазин, вышел новый мюзикл, прямую трансляцию можно увидеть прямо на центральной площади. Он дотягивается до пульта, переключает на черно-белый водевиль по кабельному, и, пока, мерно скручиваясь, тянется локтем к согнутому колену, полноватые певички задирают юбки и с визгом носятся по сцене.
Иногда Раймонд Леон чувствует, что знал больше. Возможно, даже любил искусство. В его мире искусство словно было другим, чуть менее примитивным, чуть более рафинированным, и никто не устанавливал дома шестнадцать телевизоров, чтобы принимать передачи из разных гетто.
Когда-то давно (во сне, в другой жизни?) он видел фильм о безжалостном и неуловимом наемном убийце, он удивлен, почему вспоминает об этом сейчас. Жаль, что такое уже не снимают. Нет, правда. Он с удовольствием посмотрел бы умное кино во время вечерней тренировки.
Но сейчас ему плевать на смысл телепрограммы, у него нет времени на подобные глупости. Он заканчивает с упражнениями, идет в душ, на ходу включая кофеварку. В его мире спят мало, на это нет времени, но страж должен быть бодр, как молодая ищейка, даже если тебе за семьдесят.
И все же. Иногда он позволяет замереть на пару секунд и насладиться видом из окна или зеленоватым отсветом вживленного под кожу таймера. Сейчас зима, дождливая, ветреная, метет легкий снег вперемежку с мусорными пакетами, которые, словно перекати-поле, взлетают над асфальтом. Раннее утро.
Раймонд Леон торопливо пьет кофе, не любит горячий, но это бодрит. У стражей практически нет отпусков, выходных, больничных, можно рассчитывать лишь на увольнительную по ранению или суточный отпуск на похороны родственника. Но родственников у Раймонда Леона нет. И, кажется, никогда не было.
Машина ждет внизу. Он сбегает по лестнице, ловко прыгая через две ступеньки и на ходу застегивая плащ.
Отсутствие времени на раздумья - отличный ход. Иначе Раймонду Леону пришлось бы вспомнить, что и детства у него не было тоже. И что он не знает, каким образом в один прекрасный момент оказался на берегу океана, где еще не было никакого Нью-Гринвича.
Тогда не было.
Творец
Он не помнит человека, который его убил. Помнит камень, заледеневшее насквозь здание, то, как мерзла рука в наполовину закатавшейся перчатке и как в рукав набился снег. Он кого-то тащил, его куда-то тащили, потом шевеление за спиной, выстрел и тишина.
Потом - соленые брызги в лицо. Тепло. Его качало на волнах, как в добрых ладонях, и он не желал открывать глаза. Это было... Это было словно возвращение к началу, в материнскую утробу, к покою и свету.
Рай? - подумал он, просыпаясь. Увидел, как волны бьются в утесы, как нависает над ним исполинское здание с провалами окон, и понял - ад. Его персональный ад, в котором не было ни одной живой души. Когда-то давно он видел сон об опустевшем Лондоне, по которому брел почему-то в одежде врача. Тут было так же.
Мизантропы-архитекторы, жившие здесь прежде, строили пустые великолепные города. Может, они были богами, думал он, были, но ушли? Высотные дома беззвучно рушились в океан, оползень еще долго колебал землю под его ногами. Однажды на песок прямо перед ним выползла мерзкого вида рукастая рыба, и он с отвращением забил ее камнем.
То, что он видел здесь, можно было сравнить лишь с кошмарным сном, и потом он предпочтет задавить эти воспоминания под слоем пыли. Чистое подсознание. Темное, гадкое, первобытное.
Чтобы выжить здесь, нужно было строить. И он придумывал города и дороги, сперва без плана, наобум, а после - с профессионализмом композитора, пишущего симфонию. И с такой же легкостью. Потому что даже у этого мира были свои законы.
Прежние боги строили здания, он же придумывал людей. Люди нравились ему, он населял ими свои города, давал имена, придумывал истории. Время шло, и это пугало его. Я состарюсь здесь, думал он, я умру в одиночестве, и никто меня не найдет.
Так он понял, что не хочет стареть, не хочет превратиться в старика, преисполненного сожалений. И тогда он отменил старость. Для себя - и для других. И время, которое не берег когда-то, сделал валютой своего Эдема.
Его подсознание играло с ним, как профессиональный шулер. Он был умен, образован, несчастен, и в этом полупустом мире он вдруг решил стать счастливым, изменить все, переписать себя набело.
Я был слаб? Я стану сильным, сказал он себе. Был богат? Я пройду все круги своего любовно построенного ада и выберусь к свету своими силами. Я медлил, копался в себе? Я не буду сомневаться, у меня будет цель. И я буду беречь, а не разрушать.
Разрушать, - откликнулось подсознание.
В сердце своего мира (квадрат, вписанный в круг, разумеется) он разместил сейф. Так делают все, он не был первым. И запер в нем свою тайну. Заряд в тысячу килотонн. То, что взорвет к чертям и рукастым рыбам весь этот мирок. Но он был хитер, он был бизнесмен, аналитик, и знал, что хранить рядом заряд и взрыватель опасно.
И детонатор, два проводка, которые следовало соединить, он разделил, раскидал по разным уровням, дал им разные имена и по частичке своей истории.
А потом запустил таймер на собственной руке - и начал жить заново.
Возможно, ее номер действительно из шести цифр
Сильвия Вайз смутно напоминает ему кого-то. Широко расставленные пустые глаза, кукольно-прозрачные, хищные. Изящный носик. Пухлые губы.
- Я рассказывала о себе. Тебе скучно?
В реальности Сильвия даже не обращает на него внимания. Ее телохранители оттирают Леона в сторону, пока у него нет ордера на их арест, для них он - пустое место. Вся правда в том, что ему действительно нечего делать здесь. Поговорить с ее отцом он может в офисе, но возможность полюбоваться Сильвией, пусть и исподволь, - слишком сильный соблазн. И Раймонд, вертя в пальцах ненужный бокал (машинально взял с подноса и теперь не знает, куда поставить), продолжает следить краем глаза за кукольной девочкой в пышном платье.
Тот, кто придумал Сильвию, соединил в ней женское и кошачье, прихотливо смешал, разбавил дьвольской чувственностью и разлил по бокалам. Раймонд уверен, что видел подобную девушку лишь однажды, а еще ему кажется, будто она была блондинкой. Но ему большя нравятся брюнетки, так что Сильвия почти идеальна.
История Сильвии напоминает ему чью-то...
Богатая наследница.
Властный отец.
Нечем дышать от пристальных взглядов в спину, охрана кругом, и даже твой сон охраняют надежно, не сбежать.
А еще - ответственность, потому что только ты сможешь продолжить отцовское дело, и все ждут от тебя именно этого - продуманных решений и преданности однажды выбранной колее. Леон даже сочувствует Сильвии, которая смотрит так, словно вот вот запустит канапе в надоедливую кинозвезду. А тот разливается соловьем о своих успехах и порывается взять ее за руку.
На таких приемах Леон чувствует себя лишним. Он отходит в сторону, воровато оглядываясь, ставит бокал прямо на фортепиано, и, закатав рукав, смотрит на таймер. 52.84.91.
Он чувствует, что кружится голова. Нужно крепко зажмуриться, вот так. И снова все в порядке, времени у него всего-то сутки, откуда эти навязчивые 52 часа?
Странность заключается в том, что он и правда часто видит эту комбинацию на руке. Словно должен вспомнить что-то, о чем так прочно забыл.
Это просто усталость, убеждает себя Леон. Мне нужно кофе и хотя бы пару часов для сна.
Сильвия Вайз улыбается кукольными губами, отпивает из бокала и сбрасывает с талии руку кинозвезды.
Гроза над Нью-Гринвичем
Ориентировка на Уильяма Салаза поступает утром. Приходится сократить время на кофе до тридцати секунд, Леон глотает кипяток, обжигая небо, но это бодрит. В машине он закидывается жвачкой - бросает курить, сигареты отнимают слишком много времени. Стоило бы завязать и с кофе - выглядит он молодо, но за много лет (пятьдесят лет службы в страже, записано в его личном деле, но точную цифру не назовет и он сам) сердце уже порядком поизносилось. Мельком взглянув на себя в зеркало заднего вида, он улыбается краем губ: просто ковбой Клинта Иствуда какой-то. Хотя нет, герои Иствуда не жевали, как одержимые. Выглядит это круто разве что с точки зрения мальчишки, но у Леона отличное настроение. Город хорош как никогда, чистенький, свежевымытый, сияют хромированные детали редких автомобилей, рассветное солнце искрит в окнах офисных центров. Леон любит ранний подъем именно за полупустой город, за тишину, за покой. Ему много лет и действительно хочется покоя.
Ничего, скоро все закончится.
В машину подсаживаются Ягер и Корс, чернокожий тут же достает планшетный компьютер, отслеживая нелегальное время. Иногда раздается приятный, чуть механический голос диспетчера. В управлении Леона вводят в курс дела, настроение у него все еще не портится. Даже наоборот.
Потому что он знает, кто такой Уилл Салаз, и почему его нельзя выпускать из виду.
Уилл уверен, что знал собственного отца. Леон знает - никакого отца не было. Уилл Салаз равно Раймонд Леон минус Сильвия Вайз.
Уилл Салаз - вторая часть детонатора.
Дети играют в песке, строят дома, чтобы потом разрушить одним движением, растоптать и попрыгать сверху. Уилл и Сильвия - дети. Леон сочувствует им, но ему внезапно становится страшно.
Как это? - думает он, глядя на руку. - Разве уже пора? Нет, нет, не хочу. Мне хорошо здесь!
И поэтому он стремиться остановить их, гонится за ними, как гоняются чудовища за детьми в кошмарах. Дети бегут и смеются. И по пути разрушают песочные замки Леона.
С годами он выработал в себе одну привычку - жить не просто одним днем, а несколькими часами. Только так он способен бросить себя на след и заставить идти там, где девять из десяти стражей скажут "Да черт с ним". Это помогает в погоне за человеком из гетто. Леон бежит, Леон прыгает, Леон стреляет.
Над Нью-Гринвичем в эту ночь проходит грозовой фронт, молнии бьют в океан. Сильвия и Уилл не видят этого, спят в обнимку в номере мотеля. Страж времени не может уснуть, колет сердце.
Скоро все закончится.
Старик, преисполненный сожалений
Как бы там ни было, доброта Уилла Салаза - худший из его грехов.
Леон смотрит только перед собой.
"Мертвец идет!" - слышится ему, хотя окружившие его люди молчат. Сначала их было трое, потом из полутемного тупичка вышла целая компания, и вот страж уже окружен толпой молчаливых, чудовищно спокойных людей, которые просто деликатно следуют за ним, как падальщики за умирающим хищником. Леон ранен в руку, кровь сально блестит на черной коже плаща, теплая, вязкая. Он старается, чтобы на землю не упало ни капли, потому что если эти увидят красное, их не остановишь.
У него нет пистолета, но есть время, халявные сорок минут, которые отсчитал ему Уилл. И Леон смотрит только вперед, медленно двигаясь к КПП.
Он идет и думает о сериале, который мельком смотрел утром. Думает, что хочет курить. Думает о Сильвии Вайз. Да, пожалуй, самое оно. Представить себе разнузданный секс с этой куколкой, например, на краю бассейна, - и сразу захочется жить.
Но Леон очень стар. Чужие четыре часа, как перелитая чужеродная кровь, жгут ему руку.
И когда Корс интересуется: "Откуда у вас время?" - ему хочется ударить. Толпа, многоликая, многоглазая, скалится на него. Это самый худший из кошмаров Леона, и еще долго - очень долго - это сон повторится, обрывочный и жуткий.
Но он не может проснуться. Еще не сейчас.
00:00:00
Его время истекает.
Где-то в ледяном зале больницы человек с глазами мальчишки расстегивает ему куртку и хватает дефибриллятор.
Леон бежит. Он может успеть. Ему отчаянно хочется спасти свой песочный замок, свою жизнь, в которой он все сделал правильно. Пожалуй, кроме одного...
- Мне нужно время! - орет Уилл Салаз. - Время. которое я тебе дал!
- Время?
Он растерянно смотрит на таймер, где мелькают цифры. Это игра, на последних секундах ты вскидываешь пистолет, ты выносишь мозги им обоим, Уиллу и Сильвии, нет, не так, Сильвию можно ранить в живот, и с ее руки скачать себе жалкие две минуты, чтобы успеть добежать до машины... Он знает все это, он хочет этого. Время растягивается, занимает тысячелетия, эры, рукастая рыба выползает на песок, отращивает крылья, становится человеком...
Придуманный им Генри Гамильтон падает с моста, запускается взрывное устройство, ты сам этого хотел, Раймонд Леон... Вспомнишь, как тебя зовут на самом деле?
- Я опять все сделал не так, отец?
- Ра... разочарован...
Маленькая тайна, которую спрятал в своем сейфе творец этого мира, вот-вот станет ясна ему. Нет, не "мой мир не реален". Другое.
Разряд. Раймонд Леон вздрагивает как от толчка, широко раскрывает ясно-голубые глаза и падает, нелепо и слишком неловко, потому что уже мертв.
На его руке шесть черных цифр, все они - нули, но это уже не важно.
В другом мире, там, где он жив, где отброшен дефибриллятор, где он знает код сейфа, его называют по имени.
- Иди, Роберт, - говорят ему.
И Роберт Фишер не сомневается больше ни в чем.
@темы: Начало